-Виталий, ты провел 6 дней на фестивале, чем он запомнился?

- Для меня самое главное впечатление – это студенты. Для меня сейчас Чита – вот эти люди. Я о городе ничего не могу сказать, о театре, о фестивале толком ничего не могу сказать. Могу сказать обо всем этом, только опираясь на своих ребят. И опираясь на ребят, я могу сказать, что это замечательный город, замечательный фестиваль, театр и мастер их курса (худрук театра Николай Гадомский – прим.авт.). Мне достались золотые люди. Я ехал с настроением, что еду не на самый значимый фестиваль. Но я восхищен ребятами. Их человечностью.

- «Бонни и Клайд» ты ставил во второй раз. Люди выходят и просто рассказывают свои истории из жизни. В Хабаровске в спектакле заняты те, кто не имеет отношения к театру, читинские ребята хоть еще и мало что умеют, но все же учатся на театральном отделении. Расскажи о своей методике.

- Вообще я на интуиции работаю, у меня нет метода кого-то. Я много всего смотрел, много всего читал, много где учился. И потом, я же не сразу к документальному театру обратился. У меня игровой театр сначала был. И я искал, что мне интересно, что меня больше всего будоражит, вдохновляет. И я понял, что интереснее, чем человек и его история, для меня ничего нет. Я всегда искал честный театр. Максимально. Без вот этих заламываний рук, надуманных неправдивых интонаций.

- Ты узнал историю псковских «Бонни и Клайд», когда события происходили, или спустя какое-то время?

- Спустя. История как-то пролетела мимо, я что-то там слышал, но мимоходом. А потом мне попался пост, посвященный комментариям к этой ситуации, все ругались между собой! И меня поразил уровень неадеквата. На тот момент я делал уже четыре работы на фестивале «Наша тема», и до фестиваля оставалось буквально несколько дней. А эта тема прямо занимала, и я сказал – еще одну работу заявляю. Я понятия не имел, как ее делать. Все так сошлось, что мне мама одной девочки говорит: «Возьми мою дочь в работу, её надо вырвать сейчас из нехорошей компании». И я подумал, ладно, возьму вот в «Бонни и Клайд». Хотел сделать вообще проходную историю – снять текст с видео псковских ребят, и просто прочитать как пьесу. И на фоне пьесы что-нибудь. Но когда начал делать – начала работать интуиция. Я понял, что так нельзя. Есть только один критерий – делай честно. Все просто, если ты знаешь, что ты хочешь. К проекту стали добавляться люди, мы вечерами собирались, спорили. Потом нас услышала реквизитор, поделилась своим опытом и тоже вошла в спектакль, она рассказывает свою историю: её папа командир боевого корабля, во Вьетнаме воевал, ей не занимался, она в детстве была боевая девчонка, убегала из дома. А потом стала мамой и бабушкой, воспитывающей своих детей. Она побывала и в том, и в другом лагере. С одним парнем пришел его друг кавээнщик, вейпер, я говорю: «О, классный эффект будет, можешь попарить на спектакле?» И он до сих пор в спектакле, успешный парень, из золотой молодежи. И то он рассказывал такие истории! В итоге работа стала лучшей на фестивале, о ней писала Татьяна Тихоновец в «ПТЖ», и вот сейчас отсматривали на «Золотую маску». И Глеб Ситковский написал, что спектакль входит в десятку лучших за пределами Москвы. Хотя сделан был за 4 дня.

- Тема попала в зрителей.

- Если тема есть, она хочет вырваться. Благодаря тебе теперь в Чите такой спектакль есть, значит, нужна эта тема. На читинском показе целая группа молодежи сидела, они изревелись – всё в них попадало, потому что всё про них, потому что они тоже это всё испытывали – все люди раненые.

- Обсуждение со зрителями, которое было после спектакля, на мой взгляд, лучшее за последние годы в Чите. Были полярные мнения, зрители не стеснялись эмоционально высказываться. Им было что сказать: кто-то возмущен, кто-то в восторге, кто-то задумался. В Хабаровске, ты говорил, тоже резонансный спектакль получился.

- В Хабаровске практически не было тех, кто так жестко не принимал показ. Там был резонанс такой – ревут родители: «Это надо видеть нашим детям!». Ревут дети: «Это надо видеть нашим родителям!». На обсуждении все начинают рассказывать свои истории, люди выговариваются. С «Бонни и Клайд» не было такого, как в Чите – театр это или не театр, чернуха или не чернуха. Все говорят о социальной важности этой работы.

- В Чите свидетельский театр впервые. И для многих людей встреча с новым – это шок. В Хабаровске когда документальный театр появился?

- Я начал этим заниматься сначала как артист. Хабаровский ТЮЗ 7 лет назад включился в проект «Живому театру – живого автора», познакомились с вербатимом. Я его не воспринял, честно говоря. У нас тогда спектакль «Хабарова тут не было» не получился, сыграли два раза и всё.

- Но ты сходил, сделал интервью?

- Да я даже ходил как-то спустя рукава. Может быть, поэтому и не получилось. Истории никакой я не встретил, истории, которые ребята принесли, тоже как-то меня не сильно поразили. Там нельзя было сильно актерски раскрыться. Я мимо прошел. И к документальному театру я обратился сам уже позже, первый мой спектакль ставил за три недели с моими студентами института культуры в 2014 году, чтобы поехать в Ярославль. Это была работа «Victus.Вопреки» про моего друга Стаса Михайленко, спектакль «Мама» – это продолжение, история его мамы («Мама» участвовал в фестивале «Крылья будущего» - прим. авт.). У меня концепция была – камера сверху, ребята на полу работают – трансформация пространства, спектакль без слов. Я перенес жизнь Стаса в реальный мир. У него сильная степень ДЦП. Мы поехали в Ярославль и там впервые прозвучало определение «арт-терапия». Наверное, все мои работы в какой-то степени арт-терапия. Времени очень мало, ни на что не хватает.

- У тебя и так эффективность зашкаливает.

- Вот я посчитал сколько у меня режиссерских работ – 17 за четыре года, я даже не заметил, как я их сделал. Понятно, это не глобальные работы – не по три месяца репетиций. Но для меня это значимые работы, вот эта работа в Чите для меня очень значимая. Для меня главное, что я достучался до ребят, что они раскрылись, у нас получилось, они поняли, что такое осознанность.

- Немногие режиссеры готовы после спектакля встречаться лицом к лицу со зрителями. Ты это делаешь всегда. Как к этому пришел?

- Я обожаю критику. Конечно, я люблю больше, когда меня хвалят. Но адекватную критику я очень люблю тоже, слышу что-то полезное. Во-первых, я так учусь. Второй момент – это мониторинг. Делаешь все равно для зрителей, смотришь, как они восприняли, что и как поняли. Я мало живу снаружи театра. Поэтому встречаешься с живыми людьми, которые начинают свое сердце раскрывать, и понимаешь, что не совсем оторвался от людей, еще в том контексте. В театре мы в счастливой среде живем, но в автономной. Поэтому обсуждение – это часть спектакля, это очень важно, и людям надо давать высказываться. Поэтому не было у меня ни одной работы без обсуждения.